— Есть ли в российской действительности, истории или культуре что-то, что действительно уходит корнями в Византию? Наследуем ли мы ей в чем-то на самом деле?— Конечно. Русское православие принесено из Византии, и хотя это только часть византийского православия, его осколок, все равно: византийцы принесли с собой определенные представления. И это не одни только богословские догматы, которые занимали головы единичных интеллектуалов. Разумеется, эти представления легли на уже создавшуюся местную почву, с которой они сложно взаимодействовали, — но, если выражаться словами школы «Анналов» , российская ментальность сформировалась среди прочего византийским православным отношением к разным вещам.
— Например?— В западном христианстве фигура иерея сакральна. Кюре — посланец другого мира: во-первых, у них есть целибат, а значит, он не женат; во-вторых, он послан Римом, бесконечно далеким и никак не зависящим от нашего князя. В результате он оказывается вырванным из всей системы человеческих взаимоотношений, он не имеет вообще никакого отношения к нашему миру, к нашей повседневной жизни. Поэтому у него есть моральное право каждую неделю читать нам проповедь, проклинать нас, напоминать нам о том, что мы будем гореть в аду, и накладывать на нас наказания. Положение, которое церковь занимала на Западе, позволяло ей заниматься дисциплинированием людей.
читать дальшеОтсюда — институт тайной исповеди, который очень рано сложился на Западе и очень плохо и не полностью сложился на Востоке. Регулярная тайная исповедь — очень важное психосоматическое упражнение: готовясь к ней, человек должен самостоятельно подумать о своих грехах, то есть посмотреть на себя со стороны. Это постепенно, песчинка за песчинкой, формирует того человека западной культуры, которого мы видим сейчас: человек, который ночью на берлинской улице стоит на красный свет, хотя вокруг никого нет, является цензором самого себя. Это в конечном счете результат как минимум четырехсотлетнего (а может, и шестисотлетнего) развития взаимоотношений церкви и общества. У этого процесса были ужасающие этапы: инквизиция, костры, пытки. Так что этот законопослушный гражданин Западной Европы является продуктом в том числе страшных вещей.
Византийская церковь не занималась ничьим вышкаливанием. У византийского духовенства не было целибата — поп жил жизнью своих прихожан: семья, дети, хозяйство, куры. И если бы поп в церкви стал говорить что-то грозное, указывать, как себя вести, изменять жене или не изменять, все бы животики надорвали: кто он вообще такой? Все знают, что у него самого жена и любовница, и вон его попята с нашими детьми играют в грязи.
На Руси, где образовательный уровень был в целом ниже, чем в Византии, это было еще острее: не принимать причастие до самой смерти многим казалось нормальным, один раз исповедоваться на смертном одре — в порядке вещей, задушить только что рожденного тобой младенца — тоже сойдет.
Все это — оборотная сторона того, что церковь человека «не достает»: это просто одно из ответвлений власти, которая вечно хочет сделать нам какую-то гадость: то в солдаты забрить, то денег забрать. Ну вот еще и поп тут. В фигуре этого попа нет никакой сакральности, он не авторитет, а предмет насмешки — то, что у Пушкина поп находится в крайне двусмысленных отношениях с чертями, в этом смысле абсолютно понятно; поп вообще довольно подозрительная фигура.
Благодаря этому у нас не было и ведьмовских процессов — точнее, были, но в малом масштабе. Ни в Византии, ни на Руси никого особенно не трогала народная религиозность. А даже если и трогала, то кого-нибудь за это сжечь никому и в голову не приходило. Кто-то ворожит — ну так все ворожат, кто ж в деревне не ворожит. Нормальное дело.
Можно ли назвать все это наследием Византии на Руси? Можно. И отсюда много всего следует: отношение к труду — «работа не волк, в лес не убежит»; отношение к времени — время точно не деньги; ослабление социальных связей: ни в Византии, ни на Руси не было ни монашеских орденов, ни ремесленных цехов.
И все же мы не должны это пережимать. Например, в Византии было уважение к закону: все-таки это была Римская империя, и она сохранила идею о том, что закон — абстрактная вещь, которая стоит над всем остальным. На Руси же в эпоху Московского царства понятие верховенства закона отсутствует совсем. В Византии светское отделялось от сакрального: обязанности человека как подданного — одно, а как христианина — другое. В Московии обязанности подданного совпадали с обязанностями доброго христианина, это очень ярко выражено в «Домострое».
Наконец, следует понимать, что в Византии наследственный характер власти прививался очень медленно и плохо — изначально власть там была ненаследственной. А на Руси она была наследственной всегда, начиная с самых первых князей. И это очень важно: в Византии ты правишь, потому что тебя назначил Бог, который может назначить и кого-то еще. Только что вышла отчасти хулиганская монография американского византиниста Энтони Калделлиса, которая называется «Византийская республика». Калделлис говорит, что в Византии, в сущности, всякая власть держалась силой общественного мнения — и исчезала, как только общественное мнение переставало ее поддерживать. Отчасти это правда: если нет закона о престолонаследии, императора в любой момент могут свергнуть, так что он вынужден заботиться об общественном мнении. И это, конечно, как небо от земли отличается от самоощущения Ивана Грозного: раз только он наделен высшей властью, он может делать все что угодно. Может тысячами убивать своих подданных, а может слезть с престола и посадить на него Симеона Бекбулатовича, все равно высшая власть останется только у него, он является царем «биологически». Недаром же Пугачев показывал в бане «царские знаки» на своем теле. Это совсем другое восприятие власти.
Так что не надо думать, что все особенности византийской жизни и мировосприятия были пересажены на русскую почву: очень по многим параметрам Русь не похожа на Византию. А по каким-то — похожа. Византия, в числе многих других факторов, тоже участвовала в складывании русской культуры и русского характера.Отсюда: http://arzamas.academy/materials/877